|
«Стратегия — есть размышление над нашим военным прошлым.»
| |
А. Свечин
|
Изложенное ниже не следует расценивать как попытку онаучить понятия «война» и «военная стратегия». В известной мере это пессимистический с траурными оценками взгляд на нашу историю. В связи с этим само понятие «постмодерн» применительно к содержанию статьи — только некоторое, далеко не полное, приближение к рассмотрению эволюции взглядов на войну в относительно длительный период истории. В том числе с точки зрения традиционного в настоящем ее понимания как «особого общественно-социального явления», связанного с продолжением политики иными средствами. Тем более, что настоящее, всего лишь миг между не вполне понятым прошлым и еще более загадочным будущим.
Не вполне понятое прошлое
Итак, на рубеже VI-V столетий до н. э. греческий мудрец Гераклит говорил: «Война — отец всех, царь всех: одних она объявляет богами, других — людьми, одних творит рабами, других — свободными». Древние мыслили более образно, чем мы, поэтому для Гераклита война — это не только фаланги на поле битвы, но и «борьба весны и зимы, теплых ветров с холодными, дня и ночи, мужского и женского начала»... Война — начало жизни и источник рождения». Гераклит добавляет: «Гомер, молясь о том, чтобы вражда меж богами и меж людьми сгинула, сам того не ведая накликает проклятие на рождение всех живых существ».
К этим словам нужно прислушаться и наконец осмыслить суть нашей прогностической деятельности.
Однако, долгое время человечество, по крайней мере в Европе и отчасти в Азии, забыв о словах Гераклита, проповедовало мысль, что искусство войны означает искусство смерти. Но так ли это? Тот, кто читал знаменитый трактат о военном искусстве Сунь-цзы, согласится, что в нем можно увидеть значительно больше общего с «Наукой любви» Овидия, чем с современными учебными пособиями по военной стратегии.
Искусство жизни и смерти
И в самом деле, война не однозначна, но едва ли имеет смысл выстраивать ее историю, начиная с библейского сюжета о Каине, поднявшем руку на брата Авеля, поскольку мир знает немало других текстов о войне. Из древнейших культур особенно богата преданиями Месопотамия, оставившая нам имена славных героев далекого прошлого. В поэме о Гильгамеше война изображается как поход за опасными приключениями и добычей, за славой, которой можно было бы гордиться. Война — это соревнование вождей в силе, храбрости, сноровке, наконец, сражение, в которое их дружины вступают далеко не всегда, нередко оставаясь зрителями княжеских единоборств. Нечто подобное описывают великие эпосы индоевропейских народов — «Махабхарата» и «Илиада». И не нужно придавать особое значение рассказам о мириадах убитых, покрывающих поле битвы.
Такого рода сцены — поэтическое преувеличение, не только простительное для создателей эпосов, но даже требуемое от них слушателями — героическое повествование. Русские былины, германские саги, китайские повести о легендарных доисторических государях, египетские хвалебные надписи времен Среднего царства посвящены тому же: войне, которая делает победителя богоподобным и славным, войне, которая не что иное как божественный промысел и проявление симпатии богов.
После того как древние племенные союзы и города-государства эллинов сменились рабовладельческими империями, война стала другой, более правильной, регулярной, здравой и... менее поэтичной. В движении к цивилизации, когда жертв войны оказались неизмеримо большими чем раньше, в мире стало больше и жестокости. Примерно в ту же эпоху в Азии Лао-цзы говорил: «Когда появилось мудрствование, появилось великое лицемерие. Когда устранили великое Дао, появились человеколюбие и справедливость». Китайский мудрец имел в виду то, что развитие цивилизации с ее относительным комфортом, заставляет платить за него более высокую цену. Новые армии требовали новых жертв — и все же, если и проклинались войны, то междоусобные и братоубийственные. Все остальные оставались возможностью утвердиться, прославиться, послужить богам. Наконец, в древности война была связана и с жертвоприношением: ацтеки, например, вели войны порой только для того, чтобы захватить в плен новые партии человеческих жертв, а древнеримские полководцы неоднократно сами обрекали себя на смерть, посвящая свое тело богам в надежде, что такой ценой они смогут оплатить победу римского оружия.
Позже появились целые сословия, которые жили войной. Одни, наемники, питались за счет военной добычи в качестве наемников, другие добивались положения в обществе, становясь порой владыками тех стран, которые их наняли. Третьи, подобно большинству средневековых рьцарей, жили войной потому, что не видели для себя никакого иного образа жизни. Если война заканчивалась, они, чтобы не умереть со скуки, спешили на рыцарские турниры, порой превращавшиеся в массовые побоища. Часть из них считала великой честью «умереть за други своя и отечество».
Именно в сословиях, подобных рыцарским, вырабатывались особые кодексы чести, которые питали и питают восторженных военных и прочих романистов.
Война была самой жизнью для множества людей, которые относились к смерти как к финалу жизненного пути и куда как проще, чем мы сейчас к самой жизни. И действительно в этом смысле искусство войны сродни искусству жизни не только потому, что человеческая жизнь — соревнование и предельное напряжение борьбы. Само общество — оказывается суровым наставником, а не доброй нянькой, лелеющей своих воспитанников. Складываясь из взаимодействия множества сверх усилий, общество является той средой, которая подстегивает способности человека выжить, устоять, утвердить себя, наконец — стать самим собой. Стремясь стать собой, человек вынужден преодолевать сопротивление этой среды, надевать маски, продумывать стратегические планы на ближайшие годы, следить за тактикой своих союзников или противников. В каком-то смысле, жизнь это воинское ухищрение, предпринятое с целью сбить с толку, победить главного своего соперника — смерть.
«Управляет не тот кто любит, а тот кто ненавидит»
Война невозможна без противника, предоставляющего саму возможность быть искусным воином. Человек как вид живых существ, который можно было бы назвать «homo artifex», требует фигуры недруга, лишь как крайнее выражение «другого Я», без которого собственно личность никогда и не сможет сформироваться. В ненависти к недругу, как это ни парадоксально, выражается забота о собственном существовании: поэтому ненависть на войне есть признак крайней зависимости и несвободы. Недаром легче всего управляют не те, кто любят, а те кто ненавидят.
Как это ни парадоксально звучит, именно поэтому искусство войны, которое столь близко искусству жизни, не менее родственно науке любви. «Любезный недруг» утверждает ценность личного существования, побуждая к борьбе, к победе, к выходу из состояния оцепенения, в котором пребывает любое человеческое существо, оказавшись в положении одинокого Робинзона. Книги по военному искусству всегда в наибольшей степени восхваляли те операции, когда противник был не просто сокрушен, но поражен с легкостью.
В известной мере такова философия войн прошлого.
Если обратиться к не столь уж идеальному настоящему, то по мнению С Б Переслегина — физика, посвятившего себя целиком исследованию военной стратегии, «самый заметный вклад в процесс возникновения войн вносит психокомпенсационный механизм человеческого бытия». Человек, как существо разумное, не может существовать вне социума1) , в котором созданы условия для генерирования и накопления информации. Социум даже на первобытном уровне развития создает искусственную среду обитания, чрезвычайно благоприятную для роста человеческой популяции. В вследствие этого, единожды появившись (по причинам, которые мы, возможно, никогда не узнаем), социум был обречен на существование, а люди — на присутствие в нем. В результате возникло противоречие между биологическими инстинктами крупных приматов и потребностями общества — изначально сложной социально — направленной общественной системы. С точки зрения социума это противоречие разрешалось созданием системы строгих правил (табу, законов, обычаев...), регулирующих человеческие отношения. Но с точки зрения личности правила и мораль лишь усугубляли неестественность существования человека в состоянии вечной войны с самим собой. В психике человечества нарастала напряженность. В конечном итоге это привело к ее «фрейдовскому расслоению» всей системы социального знания на сознание, подсознание и цензуру.
В сущности, человек в социуме всегда находился в условиях постоянного стресса. Характерной для человека, как и крупных приматов, реакцией на стресс является агрессия. Но именно агрессивность и должна была подавляться всей физической и эгрегориальной2) структурой общества. Отсюда — «мир есть любовь», а жизнь осознавалась как прекрасная и одновременно жестокая попытка осознания самого себя.
Выход из противоречия человеческий мозг нашел в войнах — приемлемом для социума способе реализации накопленной агрессивной энергии.
Следует обратить внимание на «карнавальный характер» войны. Этические и логические императивы войны, оказывается столь же обязательны к исполнению, как и императивы мира. По форме и содержанию они прямо противоположны, как тезис и антитезис. Отсюда «жестокость есть высшая форма гуманизма» и «слабость порождает агрессию».
Борьба всех против всех
«Найденное» человечеством решение, привело к идеальному (с точки зрения социальной системы) результату. Энергия сбрасывалась, не достигая опасных значений, угрожающих разрывом социальной ткани (основная функция). Одновременно регулировалась численность населения и сбрасывалось демографическое давление. В победоносных войнах захватывались ресурсы, повышающие благосостояние социума. Возрастала вертикальная подвижность и общая устойчивость. Возвращались к нормальному функционированию биологические механизмы естественного отбора, подавленные «неолитической революцией». Наконец, создавались реальные стимулы для духовного и физического совершенствования человека и социума. Война являлась одним из основных источников технического, научного и социально-политического развития, лучшим механизмом «отбраковки» человеческих сообществ. (Вспомогательные функции.)
Иными словами, война людей против людей оказалась естественной (и недорогой, в сущности) платой за выход вида homo из пространства непрерывной биологической борьбы за существование — изощренной борьбы всех против всех.
В этом смысле следует напомнить Сунь-Цзы: «Война — великое дело для государства. Это путь существования и гибели». Только прекрасно подготовленное сражение, тонкая военная хитрость и приносят успех. Только они и производят на неприятеля гипнотическое воздействие, которое сродни чувству любви. Недаром маленький, невзрачный и порой вульгарный сын корсиканского адвоката по имени Бонапарт, сокрушавший раз за разом европейские армии, стал культовой фигурой среди целого поколения его противников — особенно среди аристократической молодежи. Щуплый и невзрачный Мольтке олицетворял собой «паровой каток прусских корпусов». Взбалмошный, кричащий на военных советах по-петушиному Суворов вознес военный авторитет России на невиданную дотоле высоту.
Но все они оставались людьми со всеми их недостатками, с излишним весом и худобой, с неверными женами и несварением желудка. Однако, при этом, они проникали в запредельное знание и при жизни надевали на себя всемирно-исторические маски, от которых уже не могли избавиться даже по смерти. Именно связь с «запредельным для обыденного сознания», «прижизненные маски-личины» и неординарные поступки делали их гипнотическими для современников личностями и стратегами.
Именно здесь, между бренным «человеческим» и «прижизненно-посмертной сущностью» заявляла о себе ненавидимая и любимая, несчастная и счастливая, а значит, обладающая искусством жизни, столь родственным искусству войны неповторимая личность, которая только и могла быть названа «Великой».
Война и политика
Карл Клаузевиц, великий немецкий военный теоретик, написав, что война «есть продолжение политики другими средствами», высказал ставшее характерным для XIX-XX столетий стремление европейского человека забыть об этом родстве искусства жизни и войны. Когда политика, нравственность, искусство, наука превратились в различные сферы человеческой жизни, возник вопрос о том, в какую из них поместить войну.
Клаузевиц, а вместе с ним и множество других писателей, выбрали политику.
Однако, сведенное к положению одного из орудий политики искусство войны все более начинало оцениваться как технология смерти. Подстегивал этот процесс тот факт, что XIX — ХХ столетия явились веками технологического рывка и, как результат, изменения характера самой войны. Война становилась явлением все более безликим механическим процессом, где подвиги единиц тонули в ужасных буднях миллионных армий.
Однако, когда солдаты проводили недели на фронте, ни разу не встретив противника лицом к лицу, а потом гибли под артобстрелом, то это рождало совершенно неизвестное прошлым векам апокалиптическое восприятие происходящего. На том месте, которое раньше было полем «честной брани», хозяйкой оказалась смерть. Все более безликая, она породила исторических монстров, две мировые бойни, потрясшие ХХ век, и водородную бомбу, еще более безликую в своем слепом могуществе смерть. Человечество, произнесшее в ХХ столетие такое большое количество слов о гуманизме и любви, оказалось, тем не менее, самым жестоким и безжалостным к ближним «на поле боя и в глубоком тылу». По крайней мере, это можно полной мере отнести на счет Европы и России. Не исключение в этом смысле и Америка сегодня неустанно проповедующая идеи гуманизма и вполне определенно проводящая политику подавления на грани уничтожения.
«...ХХ век породил не только исторических монстров и атомную бомбу..., но и феномен преступной государственности, в котором абсолютное зло находит свое легальное политико-юридическое воплощение».
Рождение на наших глазах постиндустриального информационного общества привело к еще большему обезличиванию войны и к переходу от «доктрины тотальной войны Э. Людендорфа» к доктрине глобальной «информационной войны». Война на наших глазах превращается в «сетевую войну» и борьбу новых эгрегоров в мировом коммуникационном пространстве, где полем боя рассматривается весь Земной шар. Но под фарисейским флагом реализации стратегии непрямых действий, выгодных только для одной стороны.
«Промедление смерти подобно!»
Еще 170 лет назад Карл фон Клаузевиц пришел к выводу, что «победа в конечном итоге достается той из воюющих сторон, которая осведомлена лучше противника и лучшим образом наладила связь между отдельными частями своей армии. «Ошибка в расчетах обрекает на смерть! Промедление с приказом смерти подобно!» И опыт двух мировых войн прошлого века убедительно подтвердил догадку блестящего теоретика военной стратегии.
Если принять за точку отсчета Гражданскую войну в Соединенных Штатах (1861 — 1865 гг.), то скорость передачи информации в те поры составляла в лучшем случае 30 слов в минуту (телеграф), а для обороны территории площадью 10 кв. км требовалось аж 38830 солдат!
Каковы же достижения нынешнего века?
ПЕРВАЯ МИРОВАЯ (1914 — 1918): передача информации — 30 слов в минуту (телеграф), плотность обороны — 4040 человек на 10 кв. км.
ВТОРАЯ МИРОВАЯ (1939 — 1945) передача информации — 66 слов в минуту (телетайп), плотность обороны — 360 человек на 10 кв. км.
ВОЙНА В ПЕРСИДСКОМ ЗАЛИВЕ (1991): передача информации — 192 тыс. слов в минуту (компьютер), плотность обороны — 23,4 человека на 10 кв. км.
Согласно прогнозам квалифицированных экспертов в гипотетической «Войне-2010» скорость передачи информации достигнет 1,5 миллиардов слов в минуту, с защитой же сакраментального десятка квадратных километров прекраснейшим образом справятся — как ни трудно в это поверить — всего-то 2,4 солдата! Западные стратеги уже не мыслят в привычных категориях гигантских малоповоротливых армий, стоящих на страже с их многочисленными бронетанковыми соединениями и пропыленными батальонами мотопехоты.
Все это более не понадобится: в грядущем веке судьбы мира будет решать победоносный союз высоких технологий с информацией, распространяемой в реальном масштабе времени.
Выходит, окопы в самом ближайшем будущем окажутся практически безлюдными? Что ж, если сравнивать четырехтысячную группировку 1914-го с двумя бойцами 2010-го, можно сказать и так.
«Идеальный солдат»
Однако — и тут единодушны все эксперты! — активные боевые действия без пехоты все-таки немыслимы. Но те немногие солдаты, что обнаружатся на поле брани, будут смотреть не столько в прорезь прицела, сколько на дисплеи личных компьютеров, подключенных к глобальной сети.
Американский пехотинец в боевом снаряжении Digitized Solgier, разработанном экспериментальной армейской лабораторией в Натике (Массачусетс) совместно с известной компанией Motorola, не слишком отличается от тех супербойцов, коих мы привыкли лицезреть в фантастических боевиках! Правда, до зомбированно-киборгизированных «универсальных солдат» дело пока не дошло, но все, что можно сотворить, дабы обратить стандартного новобранца в крутого супермена без прямого вмешательства в его организм, кажется, уже сделано... По задумке Пентагона, сия умопомрачительная экипировка, окрещенная штабными остряками после испытаний на полигоне Форт-Беннинг игривым компьютерным имечком «Terminator-Kit» — поступит на вооружение американской армии уже в первое десятилетие нового тысячелетия.
К 2010-му планируется полностью «оцифровать» армию США, создать «автоматизированные дивизии», объединить всех без исключения служивых со всеми существующими системами вооружения в едином киберпространстве. И вот тогда на смену традиционному придет наконец информационное оружие. Мощные базы данных станут опасней мегатонн тротила, умные микрочипы — убийственней стальных пушек!
Итак, солдат будущего... Прежде всего его экипируют в напичканную достижениями технического прогресса полевую униформу, которая самостоятельно поддерживает оптимальный внутренний микроклимат. Наружные же сенсоры ведут непрерывный мониторинг параметров окружающей среды (температура, влажность, атмосферное давление и прочая). Все эти данные боец сможет узреть на дисплее своего персонального компьютера, который встроен в поясную амуницию. Помимо управления боевой и информационной техникой он выполняет функции навигации (указывая положение бойца на карте местности) и идентификации (определяя, кто свой, кто чужой), а заодно он обнаруживает мины, предупреждает о газовой атаке — и т.д. и т.п. Дисплей в виде плоской видеопанели, где появляется информация, расположен прямо перед левым глазом: он встроен в подвижную трубку наподобие перископа, закрепленную на сверхлегком и сверхпрочном кевларовом шлеме. Последний снабжен также двумя цифровыми видеокамерами (по бокам), селективными усилителями света (ни ночь, ни туман теперь не помеха!), инфракрасными сенсорами (они предупредят о затаившемся снайпере), а также рацией, микрофоном, наушниками и устройством для голосового управления компьютером (когда руки заняты). Ну а с помощью надетого на запястье браслета-клавиатуры можно пообщаться с электронным «ангелом-хранителем» и более традиционным способом.
Бойца снабдят противоминными сапогами, противоосколочным и одновременно антирадиационным бронежилетом; очками защищающими глаза от механических травм и ослепляющих лучей и, разумеется, великолепным огнестрельным и лазерным оружием. Все средства поражения индивидуального пользования (снабженные, само собой, лазерными и инфракрасными прицелами и прочими электронными приборами) соединены беспроводной связью с компьютером, который проделает все необходимое, стоит лишь выбрать цель. И вскоре боец начинает понимать, что он может спокойно вести огонь из укрытия, узрев противника лишь на дисплее монитора!
Поистине нам грозит переворот в военном деле.
А что же военные стратеги?
Великие полководцы прошлого чертили схемы сражений прутиком на ящике с песком... и с полным првом утверждали: «пришел, увидел, победил». Экипированные инфошлемами и джойстиками, натренированные на боевых имитаторах офицеры информационной эры будут управлять сражающимися дигитальными полками в виртуальном пространстве и руководить реальными «пятыми колоннами» агентов влияния и СМИ вероятных противников.
Следует согласиться с тем, что роль новой стратегии под флагом гуманных непрямых действий многократно возросла на рубеже столетий. Согласно прогнозу американских экспертов, в ближайшие 30 лет из военных учебников придется изъять практически все, что касается традиционной «стратегии сокрушения и ковровых бомбежек», а «военные советы», рекогносцировки местности и «ящики с песком» останутся в далеком прошлом, как дань военному модернизму и странному пониманию роли и места стратегов в политике.
Военно-политический центр США — Пентагон, устами своего секретаря по связям с общественностью Шейли Уитнелл заявил: «Военная доктрина претерпит кардинальные изменения, как это бывало, когда парусники уступили место паровым судам или когда танки вытеснили кавалерию». «Это наш американский вклад в военное искусство», — с гордостью добавляет адмирал Вильям Оуэнс. «В один прекрасный день наши национальные лидеры смогут провести компьютерную войну в информационном пространстве, прежде чем решиться вступить в настоящую», — предсказывает генерал-лейтенант Джей Гарнер, глава Космической и стратегической обороны США.
Самые восторженные футурологи идут еще дальше, пророча окончательную замену тяжких кровопролитных сражений элегантными бескровными играми компьютеров, представляющих враждующие стороны. Впрочем тот же Гарнер не столь оптимистичен в своих окончательных выводах: «Не думаю, чтобы реальные столкновения политико-экономических интересов могут вполне безболезненно перейти в категорию стратегических видеоигр».
И впрямь — наступят ли счастливые времена, «войны шестого поколения», когда в бой устремятся лишь компьютеры и виртуальные роботы, на худой конец, радиоуправляемые механические солдаты?
Критики кибервоенной концепции справедливо указывают, что пока стратеги так называемых высокоразвитых стран пытаются превратить войну в некую разновидность шахматного искусства, это в то время, когда в других государствах — а их намного больше! — кровь людская льется как водица.
«В Сомали, Боснии, Чечне рука бойца тянется отнюдь не к «мыши», дисплею, но к испытанному тысячелетиями ножу, а вместо послушной автоматической техники приходится иметь дело с неуправляемыми отрядами партизан, — замечает обозреватель популярного германского журнала Focus. — Вы говорите, оружие XXI века? Что ж, это вполне годится для войны штата Юта со штатом Северная Каролина. Однако страны второго и третьего мира предпочитают сражаться по старинке. В конце концов, на поле боя, которым является вся территория Земного шара, или на сцене театра военных действий, неизменно появится все та же груда дымящихся трупов, что и в шекспировских хрониках».
«Первой войной будущего» считается операция союзных государств против Ирака, ибо «в конфликте со стороны проамериканской коалиции были задействованы небывалые доселе средства коммуникаций». 300 систем телефонной, в том числе спутниковой связи, 30 компьютерных сетей и дюжина спутниковых разведывательных терминалов ежедневно обслуживали примерно 700 тыс. разговоров, не говоря уж о передаче более чем 150 тыс. информационных сообщений.
И тем не менее, жизненно важные данные поступали нужным адресатам «убийственно поздно»! Так что, несмотря на крайне эффектное зрелище, устроенное для телезрителей электронными СМИ, и «признанное поражение» Саддама Хусейна, в техническом отношении эта война закончилась для США довольно печальным фиаско. По мнению экспертов, именно недочеты и несогласованность применявшихся систем связи повинны в смерти 25% павших на поле боя солдат союзников, а также в гибели 75% подбитых иракцами самолетов. Не удалось блокировать информационные каналы противника: хотя в первый же день войны летучая армада «невидимок» Stealth с прецизионной точностью отбомбилась по Багдаду, полностью лишив столицу электроэнергии, а дворец Саддама Хусейна — коммуникационных связей. Это ничуть не помешало ему лично руководить своими войсками во время странных сражений в аравийской пустыне.
Мартин Любиски, военный зксперт по системам передачи информации, высказывает сомнение, что одной из воюющих сторон когда-либо удастся вывести из строя абсолютно всю связь противника. «Вражеская армия всегда отыщет способ передачи сообщений помимо забитых помехами электронных каналов... Кроме того, имея в своем распоряжении сотовую телефонную связь, микрокомпьютерные сети и системы телеконференций, политическая и армейская верхушка вполне может отказаться от крупных центров управления, распределив их функции среди множества небольших командных пунктов, которые практически невозможно вывести из строя одновременно».
И вот что любопытно... Не знаем, публиковалась ли эта сенсация в российской печати, но журнал Time сообщил: оказывается, группа голландских хакеров в свое время предложила Ираку полностью разорвать информационную пуповину, связывающую США с Ближним Востоком, причеи всего-то за жалкий миллион долларов! Трудно сказать, по каким соображениям Саддам Хусейн отказался от их услуг...
А если бы нет? И чем бы тогда закончилась пресловутая «Буря в пустыне», этот «прообраз войн шестого поколения» уже как бы пролонгированный на первую четверть XXI столетия?
Методы «современной войны»
Ясно одно — «приведенные выше примеры — чисто информационное нападение!» И что самое пикантное, павшая его жертвой страна может даже не догадываться об этом...
Какое удобство, не правда ли?
В самом деле, берем парочку-другую компьютерных вирусов и запускаем их... ну скажем, в цифровую телефонную сеть.
Вообще-то такое случается чуть ли не каждый день. Вот только военные вирусы не простые, а особо вирулентные продукты творческой деятельности безвестных гениев-программистов на службе у Пентагона. И вот в один не слишком-то прекрасный день обреченная на крупные военные неприятности нация повсеместно лишается телефонной связи. А чтобы закрепить столь превосходный результат непрямых действий, существуют специально выведенные микробы, жадно пожирающие электронику, так что на восстановление status quo объекту нападения понадобится никак не менее нескольких месяцев.
Логические бомбы! Собственно говоря, это тоже вирусы, но замедленного действия, мирно дремлющие до поры в стратегически важных базах данных: активировавшись в заранее определенный момент или же при неких запрограммированных условиях, они приступают к планомерному уничтожению жизненно важной информации. Сфера применения весьма обширна — от армейских систем воздушной обороны до операционных систем центрального банка страны и управления цивильным железнодорожным и авиатранспортом, не говоря уже о перевозках военного назначения.
Еще одна методика, называемая чиппингом. Она основана на внедрении «заминированных» чипов в военную технику потенциального неприятеля. Можно, конечно, по старинке подкупить независимого специалиста страны с открытой экономикой и доверчивыми гражданами. Поставка по контракту с производителем оружия программного обеспечения для боевых систем прогнозируемого противника...уже не новость.
Но можно выполнить ту же задачу не в пример элегантнее! «Вы перехватываете программный продукт на входе в рабочую сеть компании, быстренько вставляете в него свой сюрприз и тут же отсылаете далее по назначению, — поясняет на страницах того же Time некий представитель ЦРУ, пожелавший остаться неизвестным. В результате боеготовая по всем параметрам разведывательно-боевая система работает идеально, однако в полевых условиях боеголовки отчего-то не желают взрываться».
Помимо неторопливо-нежных, но смертоносных объятий компьютерных вирусов в арсенале скрытой войны числятся и жесткие информационные удары. К примеру, электромагнитная бомба... Просочившись в столицу враждебного государства, диверсионная группа устанавливает где-нибудь близ центрального банка обычный чемоданчик, в коем смонтирован так называемый высокомощный электромагнитный пульсатор: активировавшись, сия адская машинка за считанные секунды буквально поджаривает абсолютно все электронные устройства, оказавшиеся в сфере ее действия.
Еще один класс диверсий — телевизионные. Представьте того же Саддама Хусейна, явившегося на телеэкране (перед правоверными, но технологически невежественными мусульманами) с рюмкой виски в одной руке, куском свинины в другой и с «непопулярными в народе» заявлениями на устах! Впрочем, акции подобного рода чересчур публичны, чтобы остаться тайными, а посему уместны преимущественно в ситуации открытого противостояния. Но именно это было великолепно продемонстрировано в плане дискредитации «кровожадных сербов» и Милошевича в глазах «просвященных и технически грамотных европейцев».
Насколько все это относится к России?
Даже если предположить, что формирование «постиндустриального общества», как некой «новой общественно-экономической формации» в России состоится, то это еще не означает неотвратимого «перехода к информационной эпохе» и к войнам «шестого поколения», тем более не подразумевает изменения общего характера войны. Если допустить появление «оружия на новых физических принципах и возрастание точности стрельбы в 30 раз», как нам это представляют некоторые ученые, то следует заметить, что это в принципе к общественному строю (в его истинном смысле как форме организации производства) отношения не имеет3). Между тем в обозримый период экономическое развитие стран третьего и второго мира (представляющих все же большинство) предопределит не только существенный отрыв передовых стран в оснащении и в организации армий, но и соответствующую поляризацию способов применения вооруженных сил в военных конфликтах будущего.
«Поляризация» в этом направлении навряд-ли «принесет преимущества меньшинству, «передовой семерке» или НАТО, куда упорно стремится Россия. Более того «неоспоримые военно-технические преимущества постиндустриальных стран» могут превратиться в их недостатки.
Как ни странно, прямое военное столкновение «высоко оснащенных» войск США и НАТО с войсками третьеразрядной державы — России, «ориентированной на войны пятого поколения», вполне может привести к поражению североатлантического альянса. Одной из причин этого может стать именно высокая техническая оснащенность, которая имеет свою «ахиллесову пяту» — высокую уязвимость и низкую боевую устойчивость ключевых объектов систем управления. Представим себе, что на время выведены из строя ПУ пресловутой системы «НАВСТАР» и несколько ее наиболее важных компьютерных сетей. Дальше ошибки и сбои будут умножаться, до тех пор пока вся система ВС США, настроенная для работы в «автоматическом режиме», не будет поражена хаосом и неразберихой. А здесь, как говорят, «рукой подать» до поражения в борьбе с реальным противником, действия которого (при сравнительно равных боевых и поражающих возможностях собственно вооружения) не ограничатся использованием только умной электроники.
Это не значит, что нечто подобное будет правилом. Например на востоке в борьбе с «массами китайской пехоты» ситуация будет прямо противоположной, и Россия может оказаться в положении США, по отношению к современной РФ.
Индию, Китай и Пакистан уже сегодня весьма сложно рассматривать в качестве объекта дистанционного нападения. Нет сомнения в том, что условия применения вооруженной силы против этих стран в ближайшем будущем будут соответствовать условиям гипотетической войны с Россией сегодня. В том числе, в следствие обладания этими странами ядерным оружием, в качестве потенциала сдерживания и устрашения одновременно.
Очевидно, что «современные военные конфликты», в том числе война на Балканах, в военном смысле не могут рассматриваться как явление «весьма показательное для оценки будущего». Даже с учетом решительных политических целей будущих войн, скорее всего, это лишь повод для сомнений в оценке характера военных операций первой четверти 21 столетия.
В самом деле, достаточно представить себе продолжение операции НАТО против СРЮ в сухопутном варианте или не предвзято взглянуть на столкновение российской армии с «чеченскими бандами», как будет ясно, — «только слабость порождает агрессию», а мир зависит от согласования ресурсов и способов достижения целей. Но так же верно то, что решительность способствует достижению победы там, где по расчетам формальных стратегов ее, казалось бы и быть не может.
Нет сомнения в том, что «показательные войны» на Ближнем Востоке, на Балканах, военные действия горячих точках на территории России уже по этим причинам не могут показаться столь уж «типичными» для среднесрочной и длительной перспективы, чтобы на их основе строить большую стратегию и планы строительства Вооруженных сил РФ. Но не учитывать их в части анализа основных направлений развития вооруженных сил потенциальных противников и способов их применения было бы непростительной глупостью.
Очевидно, что необходим реалистический прогноз развития и направлений военного строительства иностранных государств, но также необходимо провести объективный анализ долгосрочной политики и оперативно-стратегических концепций ведущих стран мира так или иначе выступающих для России в качестве конкурентов, если не прогнозируемых противников.
А поскольку такого прогноза мы не имеем, то остановимся на том, что в постмодернистскую эпоху столкновение противников, оснащенных пока только экзотической или качественно иной, чем ныне, техникой «шестого поколения» вряд ли возможно.
Очевидно, что масштабное применение массовых вооружений «шестого поколения» даже против слабого по оснащенности, но имеющего значительные ресурсы противника ничего не изменит в характере войны в ее обычном понимании.
Более того, наличие типичного для современных армий вооружения «четвертого-четвертого+ поколения», которые останутся массовыми, по крайней мере, еще лет двадцать пять, не исключает, а предполагает проведение скоротечных операций именно классического типа. В соответствии с этим вряд ли произойдет существенное изменение тактики и оперативного искусства, то есть способов применения вооружений.
«Великий уравнитель возможностей»
Самое забавное, что именно Соединенные Штаты с их повальной компьютеризацией действительно являются наиболее уязвимым для чисто информационной атаки государством... И если перевооружить действующую армию по последнему слову высоких информационных технологий под силу лишь горстке богатых промышленных стран, то общедоступны обычные персоналки с модемами, а дюжину искусных хакеров можно отыскать в любом регионе Земного шара. «Тут не потребуется много денег, — замечает отставной пентагоновец Дональд Лэтэм, — Дайте нескольким головастым парням рабочие станции с модемами, и эти ребята с удовольствием развалят для вас экономику целой страны». А раз уж война ведется за мониторами — то хакер и есть одна из ключевых фигур «будущей профессиональной армии». Когда армейскими компьютерами манипулируют преимущественно талантливые люди сведущие в стратегии, граница между военными и невоенными мерами представляется весьма условной и расплывчатой.
«Что такое компьютер? Великий уравнитель! — рассуждает известный футуролог Алвин Тоффлер, — совсем не обязательно быть большим, сильным и богатым, дабы успешно использовать интеллектуальное дзюдо, столь необходимое в информационной схватке... И потому в бедных странах подобное «боевое искусство» наверняка будет развиваться опережающими темпами».
Кстати, в этом смысле весьма неприятным соперником США могла бы стать бедная Россия, которая при всей своей нынешней технической отсталости может похвастать множеством блестящих умов. Наши изворотливые и пока «мало патриотичные» программисты крайне высоко ценятся в богатой Америке.
Между прочим, хотя компьютеры Пентагона, ведающие непосредственно боевыми действиями, очень недурно защищены, то с прочими, которые подключены к публичным каналам связи, дела обстоят намного хуже: посторонние покушаются на их защиту до 500 раз в сутки. При том, что засечь удается не более 25 нелегальных юзеров в год, а привлечь к официальной ответственности из них всего двоих-троих. Подобная доступность — врожденный порок тех машин, что изначально сконструированы для общения с паутиной Internet, которая, кстати, и сама является порождением Пентагона.
Получается, что главная трудность — это залезть в первую машину, после чего 90% компьютеров пентагоновской сети (в том числе и многие секретные!) станут воспринимать взломщика в качестве совершенно законного пользователя.
Такая перспектива в определенной степени вероятна...
Переродятся ли реальные войны в бескровные военные игры?
Эксперты с сожалением констатируют: как бы ни развивалась современная техника, вряд ли можно всерьез ожидать, что это произойдет в ближайшее время. А может быть, и никогда?
И колесо истории будет катится дальше по накатанной кровавой колее ХХ века, с его многословием о гуманизме и «любви, которая «спасет мир».
***
В любом случае для грядущей борьбы, — независимо от того, будет ли она вестись с оружием в руках или другими средствами, — от России требуются, хотя бы перед лицом внешнего мира, иметь национальную идею, «единый народ» и сильную армию, исполненную неограниченной веры в свои возможности.
Тогда военная стратегия из традиционного для мира орудия убийства может действительно превратиться в искусство согласования ресурсов и способов для достижения приемлемого мира для народа России при минимальных затратах в мирное время и при минимуме потерь в военное. Конечно, на возможно более ранней стадии развития конфликта.
Имеется в виду, прежде всего неформальная разработка контрмер во всемирной «мятеж-войне», получившей в последнее время в России новое звучание.
Над этим стоит подумать.
Сергей Валентинович Анчуков, кандидат военных наук,
Александр Иванович Суслов, сотрудник РАН,
Тел. 704-36-07
e-mail: asw-949@mail.ru
Примечания
1 Социум — общество.
2 Эгрегор — этот термин впервые увидел у С. Переслегина, поэтому позволю себе привести авторское определение: «В его статье «Голем хочет жить» было убедительно показано, что государственный
административный аппарат и все эквивалентные ему системы представляют собой по сути искусственный интеллект и обладают собственным поведением (Голем). В дальнейшем понятие «голем» было расширено на любые квазиживые объекты, элементной базой которых являются люди». Термин «эгрегор» имеет широкий семантический спектр: разные школы употребляют его в разном контексте. Эгрегоры относятся к числу высокоорганизованных квазиживых объектов со сложным поведением. На интуитивном уровне восприятия эгрегор это голем, в который вселилась чья-то бессмертная душа иначе говоря это голем, обладающий свободной волей, а, значит, и определенным творческим потенциалом, в основе которого лежит коллективное бессознательное его реальных или возможных адептов, информационный объект, обладающий признаками личности. Можно определить эгрегор, как общее психо-семантическое поле больших групп людей, выделенных по какому-то значимому признаку: христианский эгрегор, национальный эгрегор и т.п. Понятно, что такой объект
подпитывается личностной энергетикой своих адептов, и в этом смысле можно говорить о паразитизме. С другой стороны, за служение эгрегору человек всегда получает воздаяние: чувство защищенности (эффект «крыши»), дополнительную энергетику, информационные озарения и т.п. При этом речь идет не только о перераспределении ресурсов, когда некие «жрецы» живут за счет паствы. Эгрегор, насколько можно судить, энергетически взаимодействует во-первых, с другими эгрегорами, а во-вторых с такими сущностями, как Земля и Космос. Соответственно, подключившись к достаточно мощному и развитому эгрегору, можно получать помощь из прошлого или будущего, из миров-Отражений, из глубин собственного подсознания. Можно дочиста «ограбить» незадачливых партнеров, столь мощной крыши не имеющих. Но платой за это будет твоя душа, которая, растворившись в личности эгрегра, усилит его. В принципе можно сказать, что ближе всего к нашему представлению об эгрегора находятся древние (в том числе и русские, — ред.) боги.»
Таким образом, под эгрегором могут пониматься живущие собственной жизнью интеллектуальные системы, от которых можно получить помощь и знание, но одновременно они представляют опасность в силу своей разрушительной для личности природы. К такого рода эгрегорам можно отнести мифическое мировое правительство, «разведывательные сообщества» и наконец «генеральные штабы». Примером такого эгрегора может служить германский Генеральный штаб, обладавший беспримерным влиянием на политику, и «мифическое КГБ СССР», якобы подчинившее себе партию и государство. Не случайно германский генеральный штаб был дважды осужден и распущен, а в отношении КГБ неоднократно предпринимались попытки демонтажа и реформирования. Не углубляюсь в проблему, поскольку ответ на вопрос «хорошо это или плохо?» в рамках данной главы не имеет однозначного ответа.
3 «Доиндустриальная, советская Россия» в своем социальном развитии опередила многих, если не всех. Что с того, что в результате развязанной против ее войны произошел технический и геополитический откат. Опыт, как говорят не пропьешь, и отсчет времени в ее развитии начнется не с 2000 г. как это хочется «демократам», а с начала 50-х.
|
|
